Новый день всегда начинается с боли - тянущей, жгучей и почти невыносимой; он словно бы под кожу ей иглы вводит - медленно и с чувством, всегда улыбаясь мягкими губами, накрашенными темной помадой.

- Что тебе надо? - она хрипит, кашляя кровью на неровный пол и едва переворачиваясь на живот. Камни впиваются в плоть, бередя раны, растравливая почти завядшее сердце.

Никто не найдет. Никто не придет.

- Я же говорил тебе не противиться мне, - он наиграно удивляется, с наслаждением выворачивая ее кисть и вырывая изо рта судорожный, но слишком усталый стон. 

У нее уже просто... не хватает сил на страдания.

Она уже давно превысила порог собственных возможностей и чувствительности.

- Ты такая смешная, - его смех вихрем разносится под каменным сводом пещеры, отражается от стен и возвращается к ним ослабленным эхом, - все пытаешься куда-то убежать и спрятаться от меня. Скажи вот - зачем?

Горячим дыханием, перемешанным с издевательским смешком - прямо в ухо, играя на струнах души грубо и сильно, не заботясь о том, что струны эти... в любой момент могут лопнуть и разлететься на сверкающие осколки.

И она станет куклой, полой внутри, в которую давно уже мечтает превратиться.

- Потому что я не сдаюсь, - шепотом по заляпанному алыми пятнами полу, острым взглядом по его спокойному лицу. Только глаза сверкают темным пламенем - в остальном же тонкие черты словно бы высечены из камня. - Потому что еще есть надежда. Она светит мне издалека, но никогда не угасает.

Он хлестает ее ладонью по лицу наотмашь, стараясь причинить как можно боли. Она снова отхаркивает почти черные сгустки свернувшейся крови и шипит, - его рука ласково тянет за волосы все дальше и дальше. 

Позвоночник предостерегающе хрустит, пощелкивая позвонками и грозясь вот-вот переломиться.

Макушка упирается в его грудь, а она скребет камни месивом, что осталось на месте содранных под корень ногтей. Кончик косы щекочет шею - невесомо и совсем на него не похоже.

- Надежда есть зло, - голос мягкий, почти бархатный - она даже замирает на секунду, вслушиваясь в его пленительные переливы. Холодные пальцы скользят по коже, собирая кровь и пот, грязь и боль. - Надежда - не более, чем пустое слово, волшебница Фэйри Тэйл. Наверное, ты и сама уже все давно поняла.

Она заходится булькающим хрипом, когда ногти впиваются прямо в середине груди - словно стараясь добраться до ребер, выломать их полностью, так, чтобы обломки торчали в разные стороны, а сердце послушно легло ему в ладони.

Он не умел надеяться.

Он не умел видеть свет.

Он чувствовал только тьму.

И туман этот, что сквозил в отчаянно одиноких и терпких словах, пропитывал ее сознание; подтачивал волю, как вода точит непослушный, но все же очень слабый против упорства, тягучей силы и вечности камень.

Она выгибалась под его руками, стонала что-то бессвязное.

Скованная цепями боли и наслаждения.

Потерявшаяся в истине и лжи.

Идущая по узкой, обрывистой дороге, у которой нет возврата и которая ведет в никуда.

Ведомая твердой, призрачной рукой самой настоящей Полуночи.

Вынужденная слушать только его ледяной шепот.

Остро ощущающая вцепившиеся в тело ниточки, рвущие мысли и мышцы на клочки.

Кана стала куклой, той, что и хотела.

Куклой с истерзанными, но еще живыми внутренностями.